— Здравствуйте, Константин, расскажите, всегда ли вы стремились в науку или это произошло само собой?

— Вся моя жизнь — череда случайностей. Вот и высшее образование я случайно получил. Думал окончить училище и пойти куда-нибудь на завод — самолеты-вертолеты строить. В 11 классе еще не знал, что поступлю в Политен. Уже тогда успехи в химии у меня превалировали, и друзья сказали: «Открылась специальность новая — нефтепереработка. Иди, подай документы». И вот я поступил. Когда уже был на выпускном курсе, наша заведующая кафедрой меня приметила и просто за ручку привела в Институт горного дела, показав перспективы работы. Моя деятельность здесь стала продолжением темы моего диплома о переработке отходов угля. Позже, продолжая эту же тему, я написал кандидатскую диссертацию. Если бы не оказался в институте, то сейчас работал бы в «НК Альянс» или «Роснефти», как все мои одногруппники.

 — Деятельность ученого нравится вам больше, чем перспектива работать на заводе?

— Слово «нравится» — ключевое. Любая деятельность должна нравиться. Я бы не смог работать на заводе, потому что это похоже на день сурка. Постоянно одно и то же, процессы не отличаются вариациями. Кому-то нравится, когда точно знаешь, что будешь делать каждый день. Кого-то устраивает нажимать одну кнопку и получать зарплату. А здесь каждый день — он новый. Пытаешься какую-то работу выполнить, — не получается. Ты пинаешь ее, — снова не получается. Черт! И снова не так. Каждый день ты стараешься победить эту проблему, и это перетекает в годы. Здесь постоянно происходит что-то новое и интересное. Я люблю искать пути решения, копаться в неизвестном, от этого я получаю удовольствие. Моя работа для тех, кому нравится такой образ жизни — поиск. Недавно я три недели без выходных бился над одним анализом. Хотел уже бросать все, а потом в фильме увидел мотивационную фразу и подумал: «Блин, такая простая формула: главное не сдавайся». И в какой-то день все получилось. И так со всей наукой. Будет череда неудач, но в какой-то момент придет решение проблемы. И чем сложнее она была, тем приятнее ощущать вкус победы.

— Чем вдохновляетесь на научные исследования?

— Чем-чем — руководителем. Хороший руководитель — залог качественной работы. Он знает больше, видит дальше и направляет нас. К проблеме, которую мы сегодня решаем всей лабораторией обогащения полезных ископаемых, нас сподвиг начальник отдела. Он рассказал, что есть такие руды упорные, например, супертонкое золото, которое уже не извлекается: «Есть пара мыслей, как можно это победить. Если интересно — ищите механизмы, как это сделать». Он заинтересовал нас. К тому же, так глубоко эту тему еще никто не прорабатывал. Сейчас золото выщелачивается цианидным методом, но слово «цианид» всех пугает. Это яд. Соответственно, мы ищем новые реагенты, которые будут делать эту работу так же хорошо.

— Как мне известно, цианидный метод — один из самых дешевых в добывающей отрасли. Значит ли это, что способ, который вы ищете, должен быть еще экономичнее?

— Как говорил мой руководитель: «Золото должно быть не дороже золота». Можно добывать руду и из воды в океане, но это будет стоить огромных денег. Конечно, экономика должна быть. Но все-таки мы как ученые хотим познать тайны Вселенной и изучить какой-то новый процесс, а уже потом подбивать его так, чтобы он выдержал экономику. Опять же, технологии постоянно дешевеют. То, что сегодня кажется дорогим, лет через сорок будет настолько дешевым, что его можно будет реализовать.

— На каком сейчас этапе ваше исследование по добыче упорных руд?

— На начальном. Хотя, в науке нельзя однозначно сказать, на каком этапе твоя работа: здесь начало, а здесь конец. Можно год заниматься и думать, что это начало. А еще через месяц понять, что все, ты дошел. Значит, ты был в конце. Наш проект разрабатывается уже года два точно. Для технологии такого масштаба это еще ни о чем.

— А насколько тяжело сейчас находить реальное применение каким-то инновационным подходам?

— Технологии внедряются тяжело. Все наши мысли воспринимаются недропользователями так: «Вы, ребята, конечно, молодцы, но мы экскаватор побольше купим и продолжим золото добывать». Я с этим давно смирился, не тороплюсь и не расстраиваюсь. Может, мы уже будем седыми с кучей аспирантов, когда узнаем, что наша технология пробилась в производство и ее наконец применяют.

— Может ли популяризация научных трудов решить эту проблему?

— Недавно к нам приходил бизнесмен. Говорит, мол, увидел по телевизору вашу интересную технологию, расскажите, сможем ли мы ее внедрить к нам в Приморье. Мы ему долго рассказывали, что конкретно мы можем предложить. Попросили привезти нам пробы их руды, чтобы сделать анализы и понять, как наша разработка сможет им помочь. Но было видно, что он нас почти не слушал, ему было важно одно: сколько конкретно денег нужно вложить. То есть популяризация не так важна, важен экономический расчет. А нам его сложно делать, потому что мы все-таки ищем новое знание. Хотя сейчас идет такая тенденция, что скоро институты будут на самообеспечении. Если у вас есть заказчики, которые платят, вы получаете достойную зарплату, если нет — получаете прям минимум, достаточный для выживания.

— Насколько это справедливо? Ведь не каждый научный проект можно продать.

— Здесь речь скорее о том, чтобы сделать заказчику какой-то прикладной проект, а вырученные деньги распределить так, чтобы осталось еще и на реализацию чисто научных исследований. Европа и США так и живут. У них есть какие-то тендеры, контракты. Контракт закончился — человека увольняют. Нужно проработать, заключая контракты, лет 30, чтобы тебя приняли на какую-то постоянную должность, где ты можешь ничего не делать, а зарплата будет поступать. Мы постепенно идем к этой же системе.

— Как вы к этому относитесь?

— Я думаю, здесь есть доля смысла. Это создаст конкуренцию. Если сидеть на стабильной зарплате и не искать потребителя для своих разработок, постепенно обрастешь зоной комфорта. Зачем тебе что-то создавать, когда ты и так получаешь деньги? Были такие случаи, когда к нам в аспирантуру приходили просто армию пересидеть. Он получает зарплату, хотя особо не работает — такие люди науке не нужны. А если не получится получать деньги, ничего не делая, то придется работать. Только переход не должен быть резким. Мы все привыкли в России к той системе, которая сейчас есть, все это годами вырабатывалось. Поэтому нужно плавненько перетечь. Новый подход будет повышать производительность для глобальной науки.

— У вашего Института горного дела много коммерческих проектов?

— Мы — один из немногих институтов, у которого есть внебюджетное финансирование. Работаем, как минимум, с 10-ю, а в хороший год, может, и с 20-ю компаниями. У нас много лабораторий, которые могут выполнять разные задачи: есть лаборатория геомеханики, обогащения руды, экологии и так далее.

— Что, на ваш взгляд, может сделать государство или краевые органы власти для науки, чтобы состояние дел улучшилось?

— Мы постоянно поднимаем эту тему на Совете молодых ученых. Самое главное — сделать молодого ученого счастливым, снять с него «бытовуху». Первым в списке можно обозначить жилье. Пусть это будут служебные квартиры или какие-то льготы, чтобы у него голова не болела, где заработать денег, что осесть и жить с семьей. Второй вопрос — это увеличение грантовой поддержки. У нас есть Дальневосточный грант — до 500 тысяч рублей дают на исследование. Может быть, можно как-то увеличить эту сумму или чтобы почаще можно было его получать. Берешь один — выполняешь — берешь следующий. Тогда будет больше мотивации делать какие-то проекты. Вот в этом году Российский фонд фундаментальных исследований гранты приостановил. Для молодых исследователей это был основной источник на дополнение зарплаты или на покупку реактивов. Некоторые даже скидывались грантами, чтобы купить какой-то приборчик. Дело в том, что у этого фонда был раздел помощи именно молодым ученым. Сейчас остался только Российский научный фонд. Там очень серьезные требования, очень серьезные команды и молодые туда не смогут написать заявку, им просто не хватит опыта. Хотелось бы, конечно, чтобы такие программы прибавлялись, а не исчезали. И отсюда выходит еще одна проблема: не все умеют писать заявки на получение гранта. Было бы хорошо, если бы получилось организовать школу написания заявок, где группа людей, у которых это хорошо получается, или даже рецензоров, помогали бы разбирать ошибки на реальных примерах. Это бы стимулировало исследователей больше работать над исследованиями. А то иногда бывает, что раз не одобрили, исправляешь все замечания, отправляешь на следующий год, а заявку снова не одобряют, указывая уже на другие недочеты.

— Что делать молодым ученым, когда они натыкаются на стену и не знают, что делать дальше?

— Сквозь стену проходить. Главное не разбить лоб, а пробить стену. Можно попробовать обойти проблему чуть-чуть. Может, оставить ее, чем-то другим отвлечься. В сериале «Теория большого взрыва» Шелдон говорил, что Эйнштейн, когда натыкался на какую-то проблему, шел работать официантом, чтобы мозг отключался и выполнял какие-то бытовые функции. Не знаю, насколько это правда, но отвлечься, действительно, помогает. Главное не сдаваться — простая формула.

— А что вас лично вдохновляет продолжать работу, когда руки уже опускаются?

— У нас часто проходят межрегиональные конференции, где исследователи из разных институтов делятся своими наработками. Иногда сидишь над какой-то работой, понимаешь, что зашел в тупик, приезжаешь на конференцию и смотришь на успехи других. Вот кто-то такую крутую тему поднял, а тебе и сказать нечего. Приезжаешь домой уже заряженный, готовый на работу.

— А как пандемия повлияла на проведение этих конференций?

— Мы также заслушивали доклады, только уже в онлайн-формате. Это никак не мешает понять суть. Правда, самые главные вещи обычно происходят после конференции, когда ты встречаешься с коллегами в кулуарах и начинаешь обсуждать актуальные темы. Сами доклады можно и в сборниках прочитать. А вот обсуждений не хватало.

— Возможно, помогать молодым ученым станет проще, когда люди с вашей позицией будут работать в университетах. Не хотели бы преподавать в вузе?

— Одно время я прям рвался, очень хотел обучать студентов. Просил поставить мне пары, но меня как-то ограничивали. Кафедра говорила: «Пиши диссертацию». А потом я перегорел. Такое бывает, когда рвешься-рвешься, а ничего не получается. Думаю, мой руководитель видел, что если я пойду преподавать, то действительно не напишу работу вовремя. Потом у меня долгое время не было стремления кого-то учить. А теперь появилась разрядка в виде проекта «Умный Хабаровск». Свою отдушину я нашел. Теперь я не потяну еще и преподавание в вузе.

— Расскажите подробнее про этот проект.

— «Умный Хабаровск» — это международная франшиза, которая уже пять лет существует в Хабаровске. Мы прививаем детям любовь к науке. Показываем, что наука бывает классной, а ученый — это не молчаливый человек в белом халате с толстенными очками. Ломаем стереотипы, можно сказать. У нас проходят практические занятия по всем наукам. При этом все эксперименты существуют не сами по себе, а складываются в историю, чтобы детям было интересно. Ребенку скучно слушать лекции, а тут он делает что-то своими руками. Программа идет два часа и все два часа его внимание наше.

— Как вы попали в программу?

— В 2015 году я победил в Science Slam (прим. авт: популяризаторский проект, дающий ученым любого возраста возможность рассказать о своих исследованиях в формате открытого микрофона), многие об этом знали. А когда девушка, которая решила запустить «Умный Хабаровск», стала искать ученых, которые могли бы ей помочь, ей посоветовали меня. На протяжении трех месяцев мы вместе открывали этот проект.

— Вы ведете какие-то дисциплины у детей?

— Я веду занятия у взрослых. У нас нет такого, что родители привели детей за ручку и пошли по своим делам. Родители тоже задействованы. Я весело рассказываю им о науке в формате stand up. Если у детей химия, то взрослым в этот день я расскажу о мифах, связанных с гомеопатией и ГМО, почему этого не стоит или, наоборот, стоит бояться. Мне очень нравится эта работа. Бывает, что я веду и детские программы. Иногда дети задают такие вопросы, что потом, работая здесь в Институте, я как-то по-новому смотрю на привычные процессы. Это классно. И классно делиться свои опытом, нести науку в массы, искоренять мракобесие. Самое здоровское — это реакция, когда тебя слушают, когда с тобой спорят.

Беседовала Полина Никулина.

Фото из архива Константина Прохорова